Текст: Елена Дорофеева
Жизненный путь Мартинсона был непростым и достаточно неординарным. Мальчик рано остался без родителей: после гибели отца мать бросила детей и уехала в Америку. Харри воспитывался в приходских приютах и приемных семьях. В конце Первой мировой войны, еще подростком, он отправляется в Гётеборг, где устраивается юнгой на корабль. В 1920—1927 гг. работал кочегаром и матросом, сменил четырнадцать кораблей. Часто он убегал с корабля, работал в портах Индии, Китая и Южной Америки, бродяжничал. Туберкулез, от которого Мартинсон впоследствии вылечился, вынудил его в конце концов бросить бродячую жизнь. Позднее он напишет автобиографический роман «Крапива цветет» (1935) о своем ужасном детстве приходского сироты, а тема странничества станет одной из самых важных в его творчестве.
Расставшись с морем, Харри начинает писать стихи. Его первые поэтические опыты были восприняты враждебно (сборник стихотворений «Летучий Голландец», 1929). Многим он казался чужаком в литературе, бродягой и моряком, занявшимся не своим делом. Мартинсон примкнул к литературному объединению «Пятеро молодых» (”Fem Unga”), авторы которого декларировали социалистические идеалы, призывали к реалистичному отображению жизни, воспевали «век машин» и «свободную любовь», а также абсолютно свободный стих, не скованный размером и рифмой.
Нужно отметить, что на рубеже первых двух десятилетий XX века на литературной арене Швеции выступили первые пролетарские писатели, которые заложили основу так называемой «рабочей литературы». Это понятие закрепилось как в шведском литературоведении, так и в культуре вообще. Как правило, эти авторы родились и выросли вдали от Стокгольма, не получили академического образования, но именно они, неожиданно ворвавшись в литературу, совершили настоящий переворот. Интересно, что именно благодаря рабочим писателям Швеция открыла для себя модернизм (хотя в шведоязычную литературу Финляндии он пришел еще раньше, с выходом в 1916 г. сборника стихотворений Эдит Сёдергран). Именно к этой группе писателей можно отнести и Харри Мартинсона, и Эйвинда Юнсона, разделивших впоследствии Нобелевскую премию.
Однако признание приходит к Мартинсону, когда он избирает свой собственный творческий путь. Его «морские» сборники и очерки путевых заметок «Странник» (1931), «Путешествия без цели» (1932) и «Кап, прощай» (1933) становятся невероятно популярными. Позднее он напишет один из своих главных романов «Дорога в Страну колоколов» (1948), посвященный группе бродяг, путешествующих по дорогам Швеции и Норвегии.
«Книги Мартинсона читались по всей стране, его как лектора приглашали на встречи с читателями в самые отдаленные уголки страны; его портрет часто можно было увидеть на стене рядом с портретом Стриндберга. Его книги переводились на английский и другие языки. Личность писателя стала почти легендарной», — писал известный шведский писатель и литературовед Свен Столпе.
В 1934 году Харри Мартинсон вместе с женой Муа, тоже писательницей, приезжает в СССР на знаменитый I Всесоюзный съезд советских писателей. Он встречается с Горьким, Бабелем, Пастернаком. Среди гостей был и знаменитый исландец Халлдор Лакснесс, также будущий нобелевский лауреат по литературе (1955). Но если Лакснесс, как и Муа Мартинсон, были в восторге от увиденного и восхищались «русской сказкой», то Харри был глубоко разочарован сформулированными на съезде принципами социалистического реализма и лозунгом «Писатели — инженеры человеческих душ». Вернувшись домой, он написал эссе, позднее вошедшее в книгу «Смертельная действительность» (1940), отрывок из которого был опубликован на русском языке лишь в 2011 году в журнале «Новый мир» (в пер. А. Афиногеновой).
«Девизом съезда стала цитата из Ленина (автор ошибочно приписывает Ленину слова Сталина. – Е.Д.): «Писатели — инженеры человеческих душ». И эти слова прилежно повторяли ораторы, которые, раболепно виляя хвостами перед Сталиным, строили свои выступления вокруг этого лозунга. […] Речь Максима Горького вызвала огромное разочарование. Больной человек с выжженной душой в своем искреннем желании быть абсолютно логически лояльным к государству, говорил вещи, противоречившие лучшим образцам его собственной писательской фантазии».
Мартинсон был настолько разочарован советской действительностью, что в 1940 году в составе шведского добровольческого корпуса намеревался участвовать в Зимней войне на стороне Финляндии, но по состоянию здоровья не смог этого сделать. В том же году он развелся с Муа, ставшей «другом Советского Союза». Мартинсон до конца жизни оставался убеждённым сторонником борьбы с «мертвящей тиранией бюрократической цивилизации», спастись от которой, по его мнению, можно лишь пребывая в постоянном движении. Он укрепился в своем суждении о том, что истинная форма существования человека — странствие. Позднее в одном из интервью Харри Мартинсон так расскажет о своих скитаниях в юности: «Я сам бродяжничал довольно много: 280 миль по Южной Америке, 100 миль в Северной Америке, затем в Голландии, Бельгии, Франции и по всей Скандинавии — в Швеции я обошел все области, кроме Эланда и Готланда, в Норвегии все провинции, кроме Сэтесдален».
Для более поздних поэтических сборников Мартинсона, «Пассат» (1945), «Цикада» (1953), написанных преимущественно белым стихом, заметно стремление писателя к философскому осмыслению природы. По его мнению, важнейшим достоинством подлинно художественных пейзажных зарисовок является ощущение вневременности, возникающее при их восприятии. В статье «О природе в литературе» (1947) Мартинсон сетует на то, что «описание природы в современных произведениях искусства не только не считается желательным, но даже, напротив, подвергается гонениям».
Во время Второй мировой Харри Мартинсон пережил творческий кризис и депрессию. Он был потрясен трагедией Хиросимы и Нагасаки, а потом испытаниями Советским Союзом водородной бомбы в середине 1950-х годов.
В 1949 году Мартинсон стал единственным за всю историю писателем-самоучкой, принятым в ряды Шведской академии. А в 1956 году выходит в свет самое главное его произведение — уникальная эпическая поэма с научно-фантастическим сюжетом «Аниара». В ней автор обобщил свои размышления о судьбах мира и цивилизации, о месте человека на Земле и в космосе. Действие происходит в далеком будущем, в 43-м столетии, когда после ядерной войны гигантский космический корабль Аниара с беженцами на борту покидает отравленную и опустошенную Землю, направляясь к уже населённому людьми Марсу. Но из-за сближения с астероидом, название которого намекает на Хиросиму, корабль теряет ориентацию в пространстве и навсегда уходит за пределы Солнечной системы, отправляясь в безвозвратное путешествие в глубины космоса, люди на борту стареют и умирают.
В этой поэме Мартинсон изображает страшное будущее нашей планеты: мир развитой техники (повествование ведется от лица «мимороба» — безымянного инженера, обслуживающего Миму — машину, воспроизводящую чувственные образы) не может спасти измученную ядерными взрывами и опустошенную Землю. Корабль продолжает свой бесконечный бессмысленный путь в пространстве.
Поэма несколько дней читалась по шведскому радио, а постановка в 1959 году в Оперном театре Стокгольма одноименной оперы, написанной композитором Карлом-Биргером Бломдайлем, стала большим событием в культурной жизни Швеции.
На русский язык поэму перевела Изабелла Бочкарева (1943—2022) — поэт, писатель, художник, переводчик с семи языков, и этот труд можно считать настоящим переводческим подвигом. Ведь 103 песни поэмы написаны разными поэтическими размерами (от ямба и гекзаметра до «калевальского метра»). Кроме того, Мартинсон изобретает множество неологизмов, призванных передать техническую терминологию, а также использует имена собственные из многих языков мира.
«Самая главная моя работа – это "Аниара" – космический эпос. Перевод дали сначала Юнне Мориц, но Мориц отказалась, сославшись на то, что в поэме много описаний техники, в которой она не разбирается. Я тоже не разбираюсь в технике, но нужно было спасать издательство… А техника там выдуманная, которой в реальности не существует, как и терминов, которые там употребляются: научных, физических, астрофизических, технических. Было где разгуляться. Все выдуманные слова и имена у Мартинсона — не просто праздные языковые упражнения, в них всегда заложен смысл, характеристика, аллюзия, всегда просвечивают корни разных языков — ведь история Аниары — это история человечества», — рассказывала И. Бочкарева в одном из своих последних интервью («Из истории российской скандинавистики: портреты филологов и переводчиков». Коло, 2018)
В 1974 году Харри Мартинсон получает Нобелевскую премию по литературе, разделив ее со своим соотечественником, также представителем «рабочих писателей» Эйвиндом Юнсоном. В своей речи по поводу премии член Шведской академии Карл Рагнар Гиров сказал, что Юнсон и Мартинсон — «представители той фаланги пролетарских писателей, которые широким фронтом ворвались в нашу литературу, но не для того чтобы грабить и убивать, а для того, чтобы обогатить ее своими возможностями». Тогда же лауреат был провозглашён «первым поэтом космической эпохи».
Реакция на это решение была крайне неоднозначной, ведь оба писателя к тому моменту были уже членами Шведской академии. Если простые читатели радовались этому выбору, ведь оба автора были очень популярны, то коллеги по писательскому цеху и литературные критики отреагировали крайне негативно.
Писатели не могли не видеть и не читать эти отзывы и страшно из-за этого переживали — можно сказать, что критика, которая на них обрушилась, их убила. В 1976 году ушел из жизни Юнсон. А в 1978 году трагически обрывается жизнь Харри Мартинсона: сломленный переживаниями, пожилой писатель сделал себе харакири ножницами в больнице Каролинского университета.
Таким был жизненный путь Харри Мартинсона — одного из классиков шведской литературы, величайшего реформатора поэтического языка XX века.
- *
- Почему, душа моя, лишь космос
- тебя так вдохновляет?
- Ну, почему о жизни ты реальной
- мало мыслишь и мечтаешь?
- Почему так увлечена вселенной,
- почему ты не вернешься
- к земле, где под ярким солнцем весенним
- покой найдешь и спасешься.
- Посмотри, лилия пригнула слегка
- от ветра свой стебель к земле.
- Посмотри, пчела свой выход нашла
- из цветка и улетает.
- Ураган завывает в горах,
- жадно стонет над долиной,
- алое небо в чьих-то глазах,
- жизнь не кончится глиной.
- Обратимся к замыслу Творца,
- попробуем распознать вечность,
- которая, как красота,
- видится в цветке конечном.
- И в лилии, наклонившейся к земле
- под резким дыханием ветра,
- она ведь помнит дождь на себе
- и утренний цвет палитры.
- «Рефлексия» (перевод Владислава Дорофеева)
- *
- Ночной ветер собирает небо народных сказаний
- в серебристолунные облака
- без конца и края.
- И раскрывают свои ларцы древние книги.
- Всё так небывало, жутко и так знакомо.
- Ступай к лесной горе.
- Вчитайся в буквы её облаков, пока ещё есть время.
- «Небо народных сказаний» (перевод Петра Мамонова)
- *
- Мечтаем мы до умопомраченья,
- мечтой сменяя прежнюю мечту,—
- так убегаем мы от скудной яви
- в пестрящую мечтами пустоту.
- За далью даль, рубеж за рубежом, —
- в дали мы ставим дом, в дали живем,
- а я живу своей долиной Дорис,
- живу недурно и вполне здоров,
- как всякий житель призрачных миров.
- О чудо-корабле, везущем нас,
- не думает никто, и лишь подчас
- обряд кремации напоминает нам,
- что нет у нас путей к иным мирам,
- и встрепенется стая черных дум,
- мечась под сводом непреодолимым;
- лишь эхо откликается на шум
- в молчании пространств непостижимом...
- Из «Аниары» (пер. Изабеллы Бочкаревой)
